Памяти Рамиля Шарипова

Рома, Ромка, Рамиль Шарипов учился на курсе вместе с моим другом, поэтом из Перми, Николаем Кузьминым. Благодаря Коле я познакомилась со многими замечательными представителями его курса – Сашей Павловым, Ильёй Плохих, Ромой Шариповым, Женей Ехилевским, Наташей Тимченко и другими. Я поступила двумя годами раньше, и наши учебные семинары пересеклись где-то году в 1996-м – точнее уже не помню. У них был очень симпатичный, разнородный, пёстрый курс, состоящий из множества талантливых одиночек. Мне кажется, мы, поступившие в 93-м, были дружнее, впрочем, могу и ошибаться – такое впечатление у меня создалось со стороны. Но мы с ними очень сдружились в тот год – вместе ходили на концерты, тусовались в литинститутской общаге, гуляли по Москве, много говорили о поэзии, читали свои – и не только! – стихи и горячо спорили. Так получилось, что я у них на курсе была «в авторитете» – либо как старшекурсница, либо из-за своих стихов, которые им нравились, либо из-за дружбы и моего покровительства Коле Кузьмину, а возможно, и из-за всего вместе сразу. В общем, многие ребята и девчата 95-го года «розлива» обращались ко мне за советом то по поводу стихов, то в связи с экзаменами, а то и просто за жизнь – и я, конечно, всегда была рада помочь.

Рамиль Шарипов – Рома, Ромчик, как его все звали, – был таким большим флегматичным плюшевым медвежонком, немного закрытым, смущавшимся женщин, неразговорчивым. Но ко мне он почувствовал симпатию (конечно, взаимную!), мы как-то неожиданно по-дружески сблизились, он стал часто захаживать ко мне в комнату по вечерам и выходным дням в нашем студенческом общежитии. Сидел у меня иногда часами, спрашивая, что я думаю о том или ином поэте или литературном течении, бывало, что защищал от поползновения назойливых поклонников, с готовностью мотался за сигаретами для меня в магазинчик на первом этаже общаги (в те годы я была заядлой курильщицей), изредка приносил себе и мне по банке лёгкого пива.

Доверие его ко мне было столь велико, что он начал показывать мне свои стихи: мы их вместе разбирали, обсуждали, говорили о том, к чему вообще должен стремиться поэт, о творческой мастерской писателя… Он предпочитал верлибры, уверял, что за ними – будущее поэзии. Вообще любил играть с формой, искал свой собственный голос, свою интонацию. В те годы он очень много в себе сомневался. Чаще всего Рома внимательно меня слушал, реже – кипятился (насколько вообще может кипятиться флегматик), спорил, отстаивал свою точку зрения. Славный он был, добрейшей души человек, не похожий на других своими суждениями, во всём – не общего ряда.

Он очень надеялся, что мы встретимся на следующем семестре, специально договорился о пересдаче каких-то своих экзаменов как раз на время моей сессии. Но я не смогла приехать по семейным обстоятельствам и чувствовала себя виноватой перед Ромкой, который очень ждал со мной встречи. Он писал мне немало писем – но они все пропали в моих бесчисленных переездах, сохранилось только одно. Скорее всего, это март 97-го года. Письмо написано в Ромкиной сдержанной, крайне немногословной манере, где эмоции хорошо прячутся между строк, и подписано так: «Валерии Салтановой от Шарипова Рамиля, 31 марта»:

«Привет!

Жалко, что не увиделись.

А впрочем – прослойка в этой стране тонкая.

В к. 409 жил второкурсник Габелев, он взял у Кузьмина «Гаргантюа и Пантагрюэль» и (возможно) твою работу по современному русскому языку за 2-й курс – зайди и узнай хотя бы про книжку.

Да, книжку, которую ты мне подарила, я сегодня не нашёл у себя в комнате (к. 413) – возможно, её по ошибке взяли твои однокурсники (Вах Айсин и т. д.).

За жизнь… У меня всё хорошо, стихи пошли, и, кажется, осенью будет приличная подборка. Илья Асин (Плохих) снял в Москве комнату и остался (далее – номер телефона Ильи).

Не скучай.

P.S.

Синело море, розовел закат,

Дельфины хрюкали, а прочие молчали,

Андрей роптал и пожимал плечами:

Улова нет, АБАНАМАТ*!

Иуда требует снабжения стола,

Двенадцать рыл не накормить хлебами.

А рыбы только шлёпали губами

И берегли бездушные тела.

Рома».

Роман, а вернее, всё-таки Рамиль Шарипов был коренным уфимцем, после окончания Литинститута работал ответственным секретарём в газете «Истоки», редактором отдела в журнале «Бельские просторы», ответственным секретарём газеты «Уфимские ведомости», журнала «Бельские просторы», а в последние годы трудился в газете «Единая Россия — Башкортостан».

О его преждевременной кончине я узнала случайно и, конечно, была потрясена до глубины души. Всегда трудно поверить и принять, когда уходит так рано добрый, талантливый, совестливый человек…

Но память – она остаётся с нами. Я не забыла те наши светлые посиделки в холодной общаговской комнате под баночку пива и долгие философские разговоры, которые позволяли не только понять собеседника, но и заглянуть поглубже в саму себя.

Светлая тебе память, Рома, и пусть твоё творчество живёт гораздо дольше бренного тела…

*Абанамат – эвфемизм из повести Сергея Довлатова «Наши».