Пророчество Невзорова

Уверен, что нынешние 40-летние понятия не имеют об августовском путче 1991 года, не знают расшифровку аббревиатуры «ГКЧП», да и слово «Ельцин» не вызывает эмоций.

Так и должно быть. Знание, которое не помогает улучшить жизнь, бесполезно.

Но мы, пережившие смутные времена в сознательном возрасте, поневоле сохранили память о тех событиях.

Вспомню те дни и я.

В августе 1991-го мне было 32 года. Я учился в Литературном институте, работал в Башкирском государственном университете. В период описываемых событий я был в Ленинграде, жил у своей 1-й жены.

Я только что вернулся из Пушкинских Гор, где в Михайловском встречался с создателем Всесоюзного Пушкинского заповедника Семеном Степановичем Гейченко, с которым до того переписывался.

Поездка произвела неизгладимое впечатление, я находился в состоянии классического благодушия и не следил за политикой.

Утром 19-го теща – державшая руку на пульсе природы, общества и человеческого сознания – сообщила, что в Москве произошел государственный переворот с целью свергнуть Горбачева.

Она еще не включила телевизор (новость была услышала по обычному радиорепродуктору), не произнесла чеканного названия «Государственный Комитет по Чрезвычайному Положению», как я прошел на кухню, открыл холодильник, достал бутылку водки, налил стопку и выпил без закуски.

Не побоюсь признаться, что пил я от счастья.

Я ничего не знал о составе путчистов. Я не был дураком и понимал, что коммунистический СССР прогнил до основания, иначе его стальную конструкцию не смог бы разрушить несколькими ударами один неумный человек.

Но еще в 1985 году я почувствовал физическую неприязнь к Горбачеву. По мере того, как поднимался смрад «перестройки», мое отношение ухудшалось.

К началу 90-х бывшего генсека я уже ненавидел.

Я не разделял ленинского взгляда на роль личности в истории и полагал, что во всех бедах виноват именно он.

Поэтому 19 августа 1991-го я ликовал в надежде, что «краснодарского бригадира» наконец-то укоротят.

По телевизору весь день шло «Лебединое озеро».

Время от времени транслировали эфир из Москвы.

Гэкачеписты сидели за каким-то длинным столом и напоминали беглецов из дома престарелых.

Их тезисы я не помню, да их никто и не слушал.

В Москве кипели страсти.

Кто-то строил баррикады, кто-то раскидывал листовки, кто-то стоял с флажками у Белого дома.

Кто-то сочинил пафосный нарратив, из него помню одну восторженную строчку:

«На танк забирается Ельцин!!!»

В Ленинграде отношение к событиям было иным.

Великий город всегда был в оппозиции купеческой столице.

Хорошо подстриженный алкоголик, размахивающий триколором с танка, воспринимался как клоун из погорелого цирка.

ЛенТВ давал сюжеты под прокофьевских «Монтекки и Капулетти».

Как ни странно, могучая музыка лишь подчеркивала балаганность происходящего в Москве.

А я то и дело открывал холодильник.

К обеду бутылка «Сибирской» опустела, я пребывал в эмпиреях.

Карфаген с часу на час должен был быть разрушен.

Никто из простых людей, с которыми я общался, не сочувствовал Горбачеву. Все желали ему того же самого.

Увы.

Штауффенберг потерпел крах в 1944 году из-за того, что не смог физически уничтожить Гитлера и обезвредить Геббельса.

Аналогичное произошло в 1991-м с Янаевым.

Я изложил свои эмоции тех дней.

Имею на них право, поскольку обычный гражданин на себе чувствует результаты политических пертурбаций.

Подчеркну, что эйфория «демократического» антипутча была чужда не мне одному.

Все понимали, что курс ГКЧПистов бессмыслен: они не имели ни программы, ни сил, ни решимости. Однако они возникли не на пустом месте.

Путч породила горбачевщина, приведшая к катастрофическому положению в стране.

В то же время мудрые люди скептически относились к будущему.

Сильнейшей передачей ЛенТВ являлся ежевечерний выпуск «600 секунд», который смотрел даже я.

Лучший ведущий – Александр Невзоров – был умным, харизматичным, в меру циничным, но разумным человеком. Он, конечно, понимал, что в этой стране нельзя говорить того, что думаешь.

Поэтому Невзоров прибег к Эзопову языку.

Он не давал оценок, никого не хвалил и не ругал, давал видеосюжеты с нейтральными комментариями.

Гвоздем августовской передачи оказалось заключение выпуска.

Глядя поверх телезрителей своими неподражаемыми, широко расставленными глазами, Невзоров бесстрастным тоном говорил, что перемены в стране обогащали словарный запас и рождали новые «советские» имена.

Он перечислил наиболее известные:

«Мэлор» – «Маркс-Энгельс-Ленин-Октябрьская-Революция»;

«Мэлс» – «Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин»;

«Вилен» – «Владимир Ильич Ленин»;

«Стален» – «Сталин-Ленин»

и даже

«Оюшминальд» – «Отто Юльевич Шмидт На Льдине».

Огласив список, Невзоров сказал, что августовские события 1991-го являются эпохальными и тоже родят имена, инспирированные образами героев.

Он предложил несколько очень точных неологизмов, звучащих почти непристойно.

Времени прошло много, я их забыл.

Что за тем последовало, известно всем; тут говорить нечего.