Все новости
КНИГИ
22 Ноября 2021, 13:00

Структурнно-смысловые моменты в западной философии 20-го столетия

(Экзистенциализм, структурализм и постмодернизм: притяжение-отталкивание)

Перечитывая Хайдеггера и Делёза, любитель философии (философии искусства, в том числе) заметит важный для обоих мыслителей, но по-разному интерпретируемый ими структурно-смысловой момент, выявляющий разные способы мышления, объясняющий разные мировоззренческие позиции основной мысли 20-го века. Читатель увидит, как зарождался структурализм и постмодернизм, имея истоком один единственный момент и два различных отношения к нему.

Возможно, проницательный читатель догадается, почему способность мыслить свободно и широко необходима для порождения великого искусства – поэзии или романистики.

Увидит, что и упадок философии искусства в обществе делает произведения искусства «глубоко» вторичными.

Но чтобы понять великую драму, необходимо быть участником всех её действий.

А впрочем, и пустую сцену хорошо можно заполнить тем, что имеется сегодня, в пору крайнего постмодернизма, у нас в наличности для удовлетворения вкуса непривередливого ценителя искусства.

 

1

Экзистенцию (существование, бытие) Хайдеггер понимает как ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ. Он принципиально (как онтолог) включает КОНЕЦ существования в целостное понятие экзистенции, или здесь-бытия. Конец – смерть.

Делёз, напротив, вводит понятие КОНТР-ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ, необходимое для полагания смысла (столь дорогого Делёзу). Делёз замечает по ходу в своей великой книге «Логика смысла», которую справедливо сам называет романом («я хотел написать роман… психологический, логический»), что многие люди и авторы вовсе не утруждают себя поисками смысла.

Они не знают и не пытаются выяснить, что такое есть смысл сам по себе. Многим людям и авторам это и не требуется, чтобы писать.

Однако о смысле писали многие философы. Заслуга Делёза в этом отношении, как всем хорошо известно, в том именно, что смысл он напрямую связывает с нонсенсом.

 

2

Водораздел мысли Хайдеггера–Делёза проходит по второму элементу тройного, по определению Хайдеггера, здесь-бытия. Различие лежит в плоскости фактичности (у Хайдеггера это и есть второе значение здесь-бытия). Или (что есть та же фактичность) заброшенности здесь-бытия как самости в уже существующий до него и чужой (чуждый) ему мир.

Но там, где у Хайдеггера здесь-бытие растворяется в фактичности мира, наследуя ей по необходимости, там Делёз полагает как раз место для своего понимания, порождающего смысл, и такой ход ума французский философ и называет контр-осуществлением.

Там, где у Хайдеггера ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ у Делёза КОНТР-ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ.

И это, конечно, уже постмодернизм, широко заявивший о себе в мировой культуре во торой половине 20-го века. К началу 21-го века он стал массовым явлением даже в Азии и глухой русской деревушке.

В скобках замечу:

 

(Благодаря своей беззастенчивой популярности в великом и малых народах нынешний постмодернизм, одержимый тотальной ироничностью и похвальной страстью к расчленению всего и вся, в том числе и классического в широком смысле слова, представляется сегодня явлением вторичным, исчерпанным в своей негативности, окончательно тривиальным.

 

Он должен стать очередным приёмом (наравне с классицизмом, романтизмом, натурализмом и пр. пр.), но не общим художественно-идейным методом в искусстве.)

 

Приём этот известен как деконструкция структуры (или деструкция, Сорокин). Достаточно порой одной деконструкции для постмодернизма, чтобы вышел некий текст. Не надо автору (тем более, что он умер вместе с богом) создавать ничего своего на основе существующего великого искусства. Достаточно лишь умело перевёртывать чужие смыслы, реконструировать конструкты и деструктировать готовые структуры.

 

Смотрите, как любопытно!

 

(Тут я позволю себе сделать небольшое, но существенное отступление литературоведческого свойства, но перенесу его в конец заметки, чтобы не нарушать её.)

 

3

Далее, для того, чтобы здесь-бытию (самости) понять самоё себя, Хайдеггеру потребовался третий момент (наряду с экзистенцией и фактичностью) – он называет его падшестью (этого мира). Через него (через третий структурный элемент бытия) самостийное здесь-бытие Хайдеггера понимает себя как то, чем оно не является.

Но для полного понимания себя здесь-бытие у Хайдеггера должно умереть (пройти через свой конец).

(О смерти (Танатосе) как необходимом для смыслообразования моменте сознания у Делёза тоже есть – в той же «Логике смысла».)

 

4

Это онтологизм (структурализм) Хайдеггера: осуществление существования. Прохождение насквозь через всю конструкцию здесь-бытия там, где у Делёза контр-осуществление как смысловой принцип деконструкции структурализма.

Возможно, Делёз онтологизирует как раз нонсенс (но смыслопорождающий) и одновременно отвергает абсурдизм типа Камю (как принципиальную бессмысленность бытии и агностицизм).

Абсурду в искусстве (и философии) как раз не достаёт смысла, ради которого Делёз и пишет свою программную для постмодерна книгу «Логика смысла». И, пожалуй, одну из лучших книг того неоднозначного периода для всей культуры (1969).

Делёз не создаёт системы, но он великий интерпретатор величайших систематиков. Достаточно почитать его увлекательнейшие книги, в которых герой – не ограниченный заевшей его средой очередной социальный тип (как у Чехова), но сам, вечно превращающийся, сверкающий Смысл.

Прочтите такие бесподобные книги Делёза о Канте, Спинозе, Бергсоне, эмпиризме, о многих писателях… Перечитайте делёзовского восхитительного «Марселя Пруста и знаки», проглотите его итоговую, сногсшибательную (если вы неленивы и любознательны) «Критику и клинику» – может быть тогда вам откроется, какой могла быть настоящая литература на стыке с постмодернистской. Делёз всегда работал на грани, не в русле одного какого-нибудь направления. Только полный смысловой охват Культуры мышления, иначе ему было просто скучно. Недаром Фуко назвал его величайшим мыслителем 20-го века.

Хотя термин «настоящая» не применим к Делёзу, если посмотреть на него с точки зрения не хронологического времени (единого, циклического времени, напоминающего концепцию «Большого времени» у Бергсона), а относительно времени-эона, то есть иного прочтения времени и его непостижимой природы. Самого чудовищного из всех мыслимых лабиринтов, хотя это всего лишь бесконечная прямая линия.

Там, где социальный элемент беспардонно помещает себя в центр любого происшествия, удивительный Делёз говорит о вечном, волшебном ускользании настоящего момента времени, о его бесконечной делимости на прошлое-будущее, лежащее на тончайшей прямой линии. Кошмар (почище Минотавра) для любого ясного сознания. Делёз говорит о самом парадоксальном элементе как «пассажире без места» (!) Ты понимаешь, что он, в сущности, ведёт речь о том, что материалистическая (или просто вульгарная) диалектика как бы списала со счетов. И ты понимаешь, что речь по-прежнему идёт о таинственной «вещи в себе» (или «для себя».)

Гностическое понятии, которое в запальчивой справедливости молодого задора другой великий, на этот раз русский философ Алексей Фёдорович Лосев, разбивал в своей ранней книге (1923) «Философия имени» в пух и в прах.

Но, несмотря на эти прекрасные, воинственные выпады последнего великого русского философа Лосева, единый читатель и того и другого философов, по прочтении более позднего Делёза после предшествующего ему Лосева с восхищением обнаруживает для себя:

как же так – весь неоплатонизм как был, так и есть, вот он, никуда не делся! Дан ещё и в развёрнутом, основательно разработанном французским мыслителем виде. И это прекрасно, несмотря на весь мыслимый действительный ужас познания.

Сущность, существующая «сама по себе», есть (хотя её и нет, в том же диалектическом смысле). И всё же такой ужас не есть упрощающий сомнительно дело абсурд по типу Камю, обкрадывающий великую Культуру мировой мысли. Так понимал смысл Делёз. И Смысл как герой книги не зависит (от социального абсурда и абсурдизма типа Камю).

 

5

Смысл – ни от чего не зависим, он зависим от собственного смысла. И всё же только он убедителен в Искусстве.

Смысл у Делёза также достоверен, как, скажем, герои гениального Достоевского, или любовь самих геометрических фигур у причудливого Льюиса Кэрролла. Смысл связан и с нонсенсом и с Событием. Он не связан с происшествием. Отсюда и КОНТР-ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ как единственный осмысленный акт просветлённого сознания мыслящего человека. Мудрое не- деяние как высшее делание, противопоставлено здесь, возможно, злу. Почему бы нет? Если сам Делёз (несмотря на всю чистоту своего философского слога) вдруг заговаривает о расходящихся (никогда не сходящихся) смысловых линиях как о «дьявольском принципе».

Возможно, Делёз отталкивается от несколько посюстороннего онтологизма здесь-бытия Хайдеггера. Недаром время работы Хайдеггера (20-е, 30-е годы) ассоциируется со слишком уж навязчивой, прямо агрессивной социальной политикой, поглотившей всё благо-трансцендентное. Время двух враждующих чудищ – фашизма и коммунизма.

Поэтому делёзовский смысл и возникает на границе политических вещей (он контр-осуществляется, не подчиняясь их вещности). Выражается Смысл – в предложении, связываясь с манифестацией индивидуального сознания и объективным синтаксическим значением предложения (сигнификацией).

И в другом своём великолепном исследовании «Марсель Пруст и знаки» Делёз говорит о сущности (не о бытии) в связи со значением и характеристикой высшего – четвёртого (их всего четыре) – типа знаков у французского классика-модерниста писателя Пруста. У Хайдеггера смысл появляется только вместе с законченностью, с окончанием бытия – со смертью и в связи с со-вестью.

Смысл Делёза более независимый, чем со-весть Хайдеггера. Между жизнью и смертью границы нет (или почти нет, она – условна). Со-весть Хайдеггера при всём его отталкивании от Гуссерля, натуралистичнее смысла у Делёза. Она онтологична и, значит, предметна, вещественна.

Но как это может быть иначе и показывает читателю французский мыслитель, столь восхитительно мыслящей и искусство, и всю целиком философию.

 

6

У Хайдеггера и смерть тоже онтологична, закономерно включена в структуру (хотя смерть и есть конец экзистенции). У Делёза смерть – ментальна и даётся уже в порождающем смысл особом состоянии сознания (когда возникает двойной, или второй экран). Смысл в сознании автора появляется благодаря именно Танатосу (смерти) как силе, противостоящей Эросу (жизни).

Эроса недостаточно для функционального возникновения смысла. Смысл по Делёзу тоже даётся смертью, только ментальной, и он есть четвёртое значение предложения, или высказывания.

Вся прочая литература, как убедительно показывает в своём великолепном анализе Делёз, вполне бессмысленна. То есть имеет только три измерения. А это, в сущности, то же самое. Это и есть бессмысленность (социального – абсурдистского плана, типа Камю). Здесь всегда что-то происходит, не означающее ничего Событийного и вполне абсурдное.

 

Всякое происшествие абсурдно (и оно не является Событием). В нём нет смысла, хотя само оно, кажется, есть. Происшествию кажется, что оно есть.

 

Посетите, к примеру, любую выставку актуального искусства сегодня, и вы вряд ли ошибётесь с определениями того, что часто выдаётся за событие самими устроителями мероприятия.

 

6

Резюмируем.

В связи с концом здесь-бытия, осуществлением существования, Хайдеггер говорит о со-вести. Там, где у Делёза смысл и контр-осуществление, у Хайдеггера – осуществление (конец существования) и со-весть.

 

7

А что если прав третий философ – Сковорода, сочинивший для своего надгробия такую, всем известную своей весёлостью эпитафию:

 

«Мир ловил меня, но не поймал»?

 

И там, где Хайдеггер говорит о со-вести, а Делёз о смысле, Сковорода руководствуется чем-то совсем, совсем другим?

 

8

Но нельзя не отдать должное немцу и французу – оба они тяготели к поэзии и к стихам как высшему Искусству и совершенному мышлению одновременно.

Это ли не лучший показатель величия и могущества их мысли, их мышления – истинности того и другого?

Автор:Алексей КРИВОШЕЕВ
Читайте нас: