Михаил Гундарин – о переезде в Москву, купеческом вкусе и стихах на завтрак

Михаил Гундарин много лет возглавлял в АлтГУ кафедру, вел программы на ТВ, крутился в литературных кругах — вел насыщенную жизнь, имел определенное имя. А в 2017 году собрал вещи и уехал жить в Москву. Газете «Толк» он рассказал, что его к этому подтолкнуло, каких студентов он сейчас учит и чем они отличаются от алтайских, чем литература похожа на футбол и что не позволяет ему жить только писательством. Это интервью продолжает проект «Наши в столице».

«Непросто и страшновато»

— Вы много лет прожили в Барнауле. Кафедра в вузе, авторские телепрограммы, литература. Но вы собираетесь и уезжаете в Москву. Почему?

— К моему отъезду привело стечение сразу нескольких обстоятельств. Те места работы, где я работал долгое время, очень показательно стали отваливаться одно за другим в течение буквально двух месяцев. Это из-за вражды с [Александром] Карлиным [экс-губернатором Алтайского края]. Я его постоянно критиковал в своей телепрограмме. Землюков, ректор АлтГУ — университета, где я все эти годы работал, меня тоже недолюбливал. И в итоге под давлением я был вынужден уволиться из университета. В Барнауле я больше не мог найти работу. И решил уехать.

— Почему Москва? Не Питер, например, который стал очень популярен?

— А что в Питере? Зарплаты маленькие, сыро. Если уж уезжать, то в Москву. Других вариантов я и не рассматривал.

— Вы сначала нашли работу и потом переехали? Или, наоборот, уже приехав, стали искать?

— Еще в Барнауле, но уже после всех увольнений я стал наводить справки у знакомых. Они подсказали, что есть место завкафедрой в РГСУ (Российский государственный социальный университет). Я связался с вузом и в итоге устроился туда работать.

Вообще я по натуре домосед — где сел, там и сижу, не люблю никуда ездить, даже в отпуске. Я таким был в Барнауле, таким остаюсь в Москве. Просто дом теперь другой. Для меня переехать было непросто и страшновато, с одной стороны. Но с другой — я подумал: почему бы и нет? Собрался и поехал. И с 2017 года я работаю в РГСУ.

Мне вуз выделил студию в общежитии на Лосином острове, правда, оплачивал я ее сам. Природа! Соловьи поют. Лоси забредают. Не жизнь — сказка. Так что первые два-три года я только преподавал. Не вел никакой активной литературной жизни.

«Зачем я буду учить кнопки нажимать»

— Вам сейчас самому интересно в высшей школе? Есть желание и в этой сфере развиваться? Ведь сегодня и реклама и пиар тоже меняются.

— Сейчас я все в большей степени преподаю журналистику. Ну, не зря журфак МГУ закончил, да и в Барнауле начинал на кафедре журналистики. В нашем понимании она с рекламой и пиаром связана тесно, поэтому ничего особенно не изменилось.

— Видите ли вы разницу между условно старыми и современными студентами? Между алтайскими и московскими? Справедливо ли суждение, что в провинции вузовская подготовка плохая, а в Москве качественная?

— Никаких принципиальных различий я не нахожу. Здесь, в столице, получше с практикой, есть где работать. Но это не означает, что студенты так и рвутся на работу. Как в регионах есть определенный процент активных и перспективных ребят, так и тут. А многие, кто были моими выпускниками в Барнауле, успешно работают здесь. Но, возможно, что я за почти семь лет просто привык к здешней специфике.

— То есть однозначно говорить, что в Москве блестящее образование, а в Барнауле нет, неправильно?

— Да нет, конечно. И там и там разные преподаватели, разные вузы, разная степень мотивации у студентов. Есть, правда, один отличительный момент: раз уж выпускник школы приехал в Москву из региона, это означает, что уровень мотивации у него выше, чем если бы он перешел дорогу и поступил в местный вуз.

— Это если студент — не москвич.

— Что считать Москвой? В столице и Подмосковье сейчас живет примерно 20% жителей всей страны. Подмосковье — огромно. Из него все едут учиться в столицу. Это москвичи или нет? Тем более мультимедиа давно уже съели традиционные подходы к образованию. Нет системы «преподаватель говорит — студент пассивно слушает». Студентам сегодня нужно активно искать информацию самим, а задача преподавателей — направлять их на правильный путь, помогать и подсказывать.

— Мне кажется, это очень удобная для преподавателя позиция — направлять студентов, а не учить их. В то время как студенты даже искать сами не всегда умеют.

— Но жить-то и работать в постоянно меняющихся условиях им.

— Но научить-то их нужно.

— Мы учим.

— А программы обучения меняются? Журналист 10 лет назад и сейчас — это разные журналисты.

— Постоянно меняются учебные планы, рабочие программы. Это огромный объем писанины — мы постоянно все это переписываем.

Но принципиально ли различаются журналисты сейчас и тогда?

— Как минимум технологии повлияли на характер их работы.

— Ну что, я буду учить их, как кнопки нажимать? Пока студент учится с первого по последний курс, технологии изменятся еще больше. Научишь его кнопки жать в определенной последовательности, а через полгода — она другая. Научишь TikTok пользоваться, а его, глядишь, отменят. Не этому надо учить, а алгоритмам, но не технологическим, а интеллектуальным, пониманию, определению социальных и интеллектуальных статусов, работе с такими статусами.

Например, чем журналист от блогера отличается? Блогер представляет себя любимого, а журналист — издание. Именно поэтому, кстати, многим студентам привлекательнее позиция блогера. Старая журналистика умирает или умерла вместе с духом коллективизма. Нет сейчас прежнего корпоративного духа.

Я всегда объясняю студентам, в чем разница между рекламой и пиаром. Реклама работает с социальными инстинктами, пиар — с системой ценностей. И часто эти вещи приходят в противоречие. Социальный инстинкт какой? Занять свое место в расстановке ролей — быть матерью, женой, альфа-самцом и т. д. А если это противоречит системе ценностей, твоих лично или принятых в обществе? Эти вещи и надо анализировать.

Нужно заставлять студентов бесконечно читать. И тренировать их, конечно. Они пишут плохо, потому что читают мало.

— И получается заставить?

— Зачет-то надо сдавать. Я, например, ввел коллоквиумы по книгам. Например, практикум по Generation «П» Виктора Пелевина. В книге описано большое число безумных, фантастических роликов, и студенты их зубрят. Да, я заставляю читать. Чтение, ценности, ориентиры, приоритеты — вот чему важно научить.

Мои студенты учат наизусть закон о рекламе, это необходимо. Дальше — Эдвард Бернейс, «Пропаганда», тоже обязательная вещь, «99 франков» Фредерика Бегбедера и другие. Как сказал один умный человек, телевидение должно стоять на «подставке» из книг. То же самое касается и интернета.

Сейчас мы отрабатываем со студентами формулу классическую AIDA [описывает поведение потребителя в процессе принятия решения о покупке: Attention — внимание, Interest — интерес, Desire — желание, Action — действие]. Они с большим трудом, но понимают ее. А эта формула будет всегда, какими бы ни были технологии. Но если AIDA они еще худо-бедно понимают, то формулу ACCA [Аttention — Сomprehension (понимание) — Сonviction (убеждение) — Аction] — им, вижу, понять еще сложнее.

А они должны — ночью разбуди — суметь написать рекламный текст, опирающийся на эти формулы.

— Сегодня целые команды в передовых компаниях много экспериментируют с написанием рекламных текстов, и это большой путь, где важны не только эти знания.

— Да, но чтобы стать авангардистом, нужно сначала научиться рисовать. Научись — потом, пожалуйста, совершенствуйся, извращай классику как тебе угодно. Должна быть база. Ее мы даем — интеллектуальную и технологическую.

Самородок из глубинки? Так не работает

— В одном из интервью вы сказали, что в Москве написали больше, чем за 30 лет в Барнауле. Все дело в уровне занятости или не только?

— Много разных обстоятельств повлияли. И здесь больше выходов к аудитории. Что толку в стол писать? А тут я знал, что рано или поздно мою книгу опубликует издательство или журнал.

— Из Барнаула отправлять в издательство невозможно?

— Это так не работает. Представьте, есть сборная Россия по футболу. Все ее вечно ругают, и некоторые, наверно, считают, что в глубине, например, Завьяловского района растет самородок, которого можно поставить в сборную и он всех перебегает и перепинает. Это возможно? Нет! Так не бывает, так не работает.

Одаренный парень должен попасть к селекционерам, пройти подготовку и дорасти до нужного уровня. В литературе происходит примерно то же самое. Здесь тоже нужно встроиться в систему, в сообщество. Я не говорю, что у меня получилось это сделать до конца. Если бы получилось больше, я бы и достиг большего.

— Как бы сами определили тот жанр, в котором пишете?

— У нас с Евгением Поповым — это писатель старшего поколения, я его читал с большим восторгом, еще когда сам был студентом, а вот теперь работаем вместе — в питерском издательстве «Алетейя» недавно вышла книга «1968. Опыт художественного исследования». В 1968-м Попов активно действовал, лично знал многих знаменитостей. При этом 1968-й — год моего рождения. Вот такая разница возрастной оптики задает особую драматургию этого текста.

Какой тут жанр? Это размышления писателей, большое эссе, одновременно исследование. Вообще, у нас с Поповым за эти 6,5 лет вышли биографии Фазиля Искандера, Василия Шукшина. Надеюсь, книгу о Шукшине напечатают к его юбилею. Есть и новый проект в работе.

— Вы не пошли в художественную литературу?

— Почему? Всяко бывает. Выпустил сборник рассказов «Песни Цоя» в издательстве «Пальмира». И у меня уже набралось их еще на одну книжку. Как и стихов.

Стихи — интересная штука. Я долго их почти не писал, потом, когда приехал в Москву, снова начал. Потом снова практически бросил. А вот с сентября прошлого года и по март этого я написал больше, чем за последние три или четыре года.

Так что да, в Москве я точно больше пишу.

— Очень не хочется говорить пошлости про вдохновение в столице, но как это работает?

— А я сам не знаю. Вот сегодня, например, утром два стихотворения написал. Меня как будто «прихватило» и повело. И я не мог от этого избавиться, как от наваждения. А у меня занятия, нога болит, заботы. Но я пока не выполнил эту программу, не мог успокоиться. А к обеду отпустило. Вот это и есть вдохновение, наверно.

И да, Москву я люблю, мне здесь очень нравится.

— Чем? Возможностями, большим интеллектуальным разнообразием, архитектурой, наконец?

— Ну, кстати, и пресловутой архитектурной эклектикой тоже. Я по линии матери — из крестьян Алтайской губернии, а по отцовской — из нижегородских купцов. И у меня, наверное, купеческий вкус. Я люблю, когда все громоздится, когда роскошь, когда много и широко. И вот смотришь в окно в Москве — и видишь это все. Меня иногда коллеги поддевают этим: «Ты же молодым был таким эстетом, Серебряный век, Петербург…» — «Все, прошло», — смеюсь.

— Чье мнение в оценке ваших произведений вам важно?

— Вечности. Эх, не знаю, что скажет вечность, могу только предполагать, что похвалит…

А если серьезно, то здесь важна оценка системы, в которую ты встроен. В ней есть критерии, форматы ее выражения: премии, публикации и т. д. Мне этого не хватало, теперь это есть. Может быть, не в той мере и не тех статусах, в которых бы хотелось. Но есть.

Уже в Москве Михаил Гундарин стал лауреатом премии журнала «Наш современник», не раз побеждал в конкурсе эссе журнала «Новый мир», попал в шорт-листы премий «Гипертекст», «Литблог» и других, в лонг-листы премий «Большая Книга» и «Ясная Поляна». Произведения Гундарина после его отъезда из Барнаула публиковались в журналах «Знамя», «Звезда», «Юность», «Урал» и других. Гундарин является одним из редакторов журнала поэзии «Плавучий Мост».

— Вы допускаете ситуацию, в которой писательство может стать для вас основной профессией?

— Нет, конечно. Кто семью-то кормить будет? Жить на доход от писательства можно, и некоторые это делают. Но тогда это целый комплекс работ и ограничений. Например, печататься только там, где платят гонорары. Я этим сейчас совсем не заморачиваюсь. Гонорары то задерживают, то недоплачивают, за них нужно бороться. Плюс нужно проводить какие-то мастер-классы платные. Публиковать рецензии, но не такие, как хочешь, а с расчетом, что ты к этому человеку завтра пойдешь просить опубликовать в журнале. Круг же литературный очень маленький.

«Может, в Париж уеду или в Барнаул вернусь»

— То есть переезд в Москву не стал для вас ее, как говорят, покорением?

— Не стал. Я жил в Барнауле, приехал в Москву, живу здесь. Может, потом в Париж уеду или обратно в Барнаул вернусь, на пенсию, например.

— Вы поддерживаете связь с Алтайским краем?

— Постоянно. Например, с удовольствием публикуюсь в литературном журнале «Алтай». Я давно в Барнауле не был, но общаюсь с людьми оттуда постоянно. Надеюсь, на Шукшинские чтения поехать в этом году. В такого москвича-москвича превращаться не собираюсь. Я человек из Сибири, что и подчеркиваю постоянно, чем и горжусь.

Автор: Елена Маслова

Источник:  Толк