Нет слаще слова «жизнь». Часть двадцать первая

«Дорога оказалась недальней. Через час я был в Абдырово. Пока шел, думал, в чью дверь постучаться. Заметил двух мужчин, беседующих около ворот. Знакомые. Один из них Ярмухамет, другой — Идрисов Сафит, преподаватель истории в педучилище.

Я переночевал в Абдырово и на следующий день после полудня был дома. Пришлось идти пешком с больной ногой, зимой, в сапогах 20–25 км. На полпути зашел в деревню «Новая жизнь» нашего колхоза, в правление, чтобы хоть остаток пути на лошади проехать, но никто не согласился мне одолжить лошадь. Побыл дома. Повидался с родными и снова в путь.

Явился в Свердловск, в танковый полк. За то, что опоздал, укоряли, но потом, узнав, что дома побывал, перестали. Должен сказать, что пользы оттого, что я в учебном полку находился, не было. Вместо 85-мм пушки на самоходку 100-мм пушку поставили, остальное все одинаковое. Меня поставили командиром отделения. В Свердловске я был с декабря 1944 года по май 1945 года. Хочу об этом времени несколько слов написать.

Поскольку рана на моей ноге еще не зажила, я дома в валенки переобулся. А в учебном полку все курсанты в ботинках. Капитан Натяглый сделал мне замечание, что я порчу внешний вид, забрал мои валенки, велел в ботинки переобуться. При всем своем желании сделать этого не смог, поскольку я и в валенках прихрамываю. Тогда он мне 5 суток ареста дал. Солдаты в строе загудели. Натяглый: «Повторить приказ, товарищ старший сержант!» — кричит. Я молчу. В это время помкомвзвода Садовников: «Что тебе стоит повторить приказ командира? Ты знаешь, что затеваешь?!» — говорит. А в это время стоявшие в строю фронтовики Файзуллин и Быстров говорят: «Он знает, что делает, мы также поступили бы». Натяглый снова: «Старшина! Распускай дивизион, а Валеева веди на гауптвахту».

Меня Садовников уводит на губу. По пути нам встречается начальник штаба подполковник Доганович. Я отдал ему честь и рассказал все как есть. Он взял подтверждение у Садовникова и приказывает: «Старшина, веди товарища Валеева обратно в расположение дивизиона, и передай Натяглому, что я отменил его приказ об аресте старшего сержанта Валеева». Мы возвращаемся.

Вечером капитан Натяглый снова мне отдает приказ снять валенки. Я отказываясь. Тогда он вызывает меня в свой кабинет. Я захожу, а он у меня ласково о здоровье справляется, велит сесть. Потом начинает дотошно расспрашивать:

— Тебя кто научил таким упрямым быть?

— Вся советская действительность, — отвечаю.

— Ты, значит, врать не станешь, получается?

— Так точно, товарищ капитан, — отвечаю.

— Если бы ты на фронте так себя вел, я бы тебя тут же застрелил.

— А вы бы мне не отдавали приказ, который я не могу исполнить, и я бы вас слушался, так оба в дружбе жили бы.

— На гражданке кем был?

— Учителем.

— Ладно, иди, носи валенок, только о нашем разговоре никому ни гу-гу!

— Есть, товарищ капитан!

— Вот молодец!

В тыловых частях дисциплина жесткая. Наверно, те офицеры, которые из боязни на фронте не были, так себя ведут. Фронтовики, которые пороха понюхали, не соглашались с этими порядками. В тылу питание плохое, да еще и по уставу надо жить. «Не умеешь красиво приветствовать!» — и это несмотря на то, что только младшие лейтенанты, мучили строевой подготовкой. Когда в столовую идем, командир взвода, младший лейтенант хохол Луценко заставляет петь в строю.

Полуголодные солдаты не хотят петь. «Ребя, споем!» — говорит Луценко. Никто не отвечает. «Споем! — он снова, — танкисты, споем!» — снова никто не отвечает. Луценко остановил взвод, посмотрел каждому в лицо: «Ну, ребята, или споем, или будем маршировать строевым». Быстров, осмелев: «Товарищ младший лейтенант, поужинаем, видно будет». «А я требую, чтобы вы сейчас пели. Вы каждый приказ командира должны выполнять!» — говорит Луценко. Все молчат. Он разворачивает строй направо, дает команду «Шагом марш!», и через несколько шагов приказывает «Запевай!»

Старший сержант Котов громко запевает, но к нему никто не присоединяется. Команда «Строевым!» — никто не шагает строевым. «Бегом марш!» — солдаты бегут, а Луценко сам не бежит. «Шагом марш!» — велит Луценко, а строй продолжает бегать. «Стой!» — строй останавливается. Я пока бегать не мог. Он мне: «Бегом! Догнать строй!» Я пытался сказать: «Я не могу бегать, нога болит». «Я команду отдаю, а твое дело беспрепятственно выполнять! А в том, что у тебя нога болит, ты должен был справку от врача принести», — снова он говорит. Вдвоем догоняем взвод, он разворачивает взвод и велит идти строевым. Я снова не могу так идти. Луценко, остановив строй: «Валеев, выйти из строя!»

Я выхожу. Он: «Товарищи, сейчас Валеев один покажет, как идти строевым, а вы посмотрите». Я шагаю, хромая. Тогда он меня останавливает: «Я тебя научу! Танцевать будешь!» — «Нет, товарищ младший лейтенант, — говорит Ионов, — в штрафную пойдет, но, выполняя твои дурацкие приказы, танцевать не станет. Мы его защищать будем!» — «Молчать, сукины дети!» — кричит Луценко. Не знаю, сколько еще шли бы споры, но прибежал дежурный от офицера: «Товарищ младший лейтенант, сейчас же ведите взвод в столовую, а то оперативный дежурный приказал вынести и вылить еду!» Луценко велел Садовникову вести взвод в столовую, а сам уехал в город.

Разное там бывало. Вот такие, оказывается, бывают тыловые офицеры, поэтому их фронтовики тыловыми крысами называли.

В начале мая нас отправили на Запад. По дороге узнали, что взят Берлин и 9 мая кончилась война. Несмотря на это, наш военный эшелон не изменил своего курса. Ехали очень медленно. А на лицах людей радость, женщины плачут.

Мы остановились в 19 км от Берлина, на станции Эркнер разгрузились. Эркнер вроде г. Троицка в нашей Челябинской области. Возле него маленькое озеро, пароходы ходят по нему. Все улицы покрыты асфальтом, широкие. Однотипные одноэтажные дома. Деревянных домов здесь нет. Все они утопают в садах. Окон со стороны улиц больше. А ворота не деревянные, как у нас, а низкие калитки, которые пешеход может перешагнуть. От калитки до дома — дорожка. Перед порогом эта дорожка сделана из мелкой плитки. Кто попало во двор не пройдет. Недалеко от дома в саду на привязи — овчарка. Если есть дело к хозяевам, нажимаешь на кнопку на отдельном маленьком столбике. Тогда хозяин выйдет, и собака лаять перестанет.

Сначала у нас достаточно свободного времени было, мы даже по городку прогуливались. Ведь война только две недели назад закончилась. Мы живем в лесу. Каждый экипаж охраняет свою самоходку, ночью стоим на посту. Сообщили, что скоро будем в Дрездене».

Дрезден — город в Германии. В феврале 1945 подвергся массированной бомбардировке союзников. Освобожден Советской армией 8 мая 1945 г.

«Снаряды, предназначенные для Берлина, выгрузили на какой-то станции и сложили на платформе. Доставкой боеприпасов занимается один капитан. Он повел нас как-то в немецкий ресторан. Капитан немецкому официанту заказал для всех пива, водки. Через некоторое время он перед каждым ставит кружку пива, тарелку пельменей, а посередине стола ставит водку «Московскую». Капитан нам говорит: «Видите, как они выпивают», — и показывает на маленькую рюмку для водки, размером с наперсток. А немцы сами сидят из этих наперстков медленно пьют, причмокивая, и время от времени тем, кто на сцене выступает, хлопают. Официант что-то приятное на ломанном русском языке сказать пытается нам и улыбается.

Как-то раз мы сидели, курили возле танка. Неподалеку от нас остановились две немки: одна постарше, другая совсем молоденькая, хлеба стали просить. Совсем голодные, они готовы были все отдать за кусок. Бывали там и случаи мародерства. На наших глазах один солдат у немки велосипед отнял, а другой хвастался, сколько платьев и других вещей «добыл». Да, на войне и такое бывает. Да и прятавшиеся остатки фашистской армии советских солдат убивали частенько. Много я воевал, много горя хлебнул на этой войне. Но совести еще не лишился. И вражеского скарба мне не нужно. Лучше я буду трудом честным себе зарабатывать, это благороднее и в пользу больше идет. Так и мое самоуважение поднимется».

Сост.–комментатор — к. и. н. З. Р. Рахматуллина; перевод В. Ж. Тухватуллиной.

Продолжение следует…