Нет слаще слова «жизнь». Часть тринадцатая

Конец августа 1944 года. Мы около города Хыров удерживаем фронт. Немцы в городе и на склонах южных и западных предгорий, в кустах из мелких сосен и других деревьев, безостановочно осыпают нас снарядами и минами. Мы в первый же день проникли было в город, но оказалось, что поторопились. Как только мы в город въехали со стороны Перемышля, фашисты обрушили на нас мощный огонь. То там, то здесь взрываются крупнокалиберные снаряды. К тому же снова поднялся сильный пожар. Трупы начали корчиться от огня. Разные воинские части — мотоциклисты, танкисты, самоходчики, пехота — каждый стремится в город. Не можем понять, откуда стреляют фашисты. Имея такую мощную технику, мы не в силах оказать никакого сопротивления. А причина, возможно, в следующем.

Хыров со всех сторон прикрыт маленькими высотами, и городские дома, как мелкие картофелины на дне котелка. А фашистам, которые расположились на склоне гор, наблюдать за нами очень удобно. И все части города у них, как на ладони. Мы вышли снова из города, и, хотя сидели в укрытии, фрицы нас осыпали минами и снарядами. Вот и экипаж Бориса Яковлева погиб в таких условиях.

День клонился к вечеру. У ворот кладбища остановился «Валентин» (английский танк). Из люка водителя вылез командир дивизиона Мехненко: «Эх, сволочи, в Карпатах спрятались. И „Катюши“ не прибыли. Товарищ Пышкин, разведка не вернулась?» — спрашивает он, обращаясь к начальнику штаба, старшему лейтенанту Пышкину. Тот отрапортовал, что еще не вернулась. Разведка второй день подряд пыталась добыть точные сведения о силе и расположении противника после уличных боев и неразберихи в городке Хыров. С самолета разведка невозможна — все подножья гор здесь покрыты озерцами и перелесками. Капитан Мехненко собрал командиров экипажей: «Мы пока не знаем, где точно находится противник. Возможно, он пойдет в атаку. Весь горизонт держать в поле зрения! Без моей команды самостоятельно не действовать! Командир корпуса оказался недотепой, в середину вражеских позиций нас затолкал. Он получит свое, но вы, товарищи, не дрогните, не сдадим позиции, пока не догонит нас подкрепление!» — и попрощался.

Да, путаница и неразбериха на улицах Хырова была не из тех ошибок, которые забываются.

Летний день клонился к вечеру. Мы остановились недалеко от Хырова. Сойдя с боевых машин, командиры собрались возле польского кладбища за городом. Вернулся командир экипажа Шурыгин и говорит: «Товарищи, генерал не-то пьян?! От Конева приказа нет, а он, опираясь только на разведданные, что в городе фашистов нет, да и сами горожане куда-то попрятались, приказал город взять! Трогаемся!» Некоторые самоходки, тяжелые танки и мотоциклы наперегонки начали въезжать в город. И мы поехали, но очень скоро движение по улице прекратилось. Причиной тому стали друг за другом разорвавшиеся два снаряда, один из домов тут же загорелся. В стороне станции (в 500 метрах от нас) начался сильный пожар. «Отступать!» — разрывала «грибы-лепешки» (мы так называли наушники) шлемофона команда. Отступать? А как? Впереди машины, улицы узкие… Шурыгин дает команду механику разворачиваться.

«Нет, — говорит водитель, — видите, соседи на мотоциклах добрались». Мингазеев кричит: «Та самоходка горит!» Я вижу, сзади одна машина перевернулась. А вон разрушили один деревянный дом и танки поверх него поворачивают направо. «Так, — говорит командир, — сейчас все оттуда поедут. Потерпи, водитель, скоро дорога будет!» Вот так мы по проложенной танками «дороге», через дворы, сады-огороды, разнося колодцы и заборы, покинули город. Неразбериха продолжалась до темной ночи.

В этих боях много людей из нашей дивизии было ранено и погибло. Исполняющий обязанности командира политчасти нашей дивизии капитан Горинев прибежал к нашему экипажу: «Товарищи, ваша очередь пришла, не торопитесь, действуйте обдуманно. Враг из города еще не ушел. А с той стороны подкрепление пытается подойти. Прямой наводкой 2-км прицелом будете стрелять. Без командира пост не оставляйте. Награды за Перемышль и Львов готовы. Но про награды потом. С богом товарищи!» — проводил нас такими словами.

Бой за Хыров шел где-то три дня. И за это время я от командиров 3 раза слышал: «Обязательно представим к награде».

Как начинает темнеть, мы меняем позиции и как следует маскируемся. Почему-то, то ли оттого, что сзади подтянулись свежие силы, наши пока не решаются идти в наступление.

Чтобы нападать на фашистов было удобно, мы решили нашу самоходку поставить чуть впереди. Только мы поднялись на возвышенность, в небе сверкнули три фашистских штурмовика друг за другом, и начали на нас пикировать. Они словно коршуны на цыплят бросаются на нас вниз, обстреливают из пулеметов. При приближении к нам забрасывают нас бомбами мелкого калибра.

Пока мы вылезли из самоходки и ходили в поисках удобного для нее места, наше боевое отделение загорелось. Шурыгин позвал нас тушить огонь. Я кидаюсь в самоходку, выбрасываю оттуда горящую шинель лейтенанта наружу. В это время в машину залетает и мехводитель Комаров. Поставив военную машину на заднюю скорость, завел машину и загоняет ее в кусты. А пока фашистские штурмовики завернули на третий круг, мы уже успели сойти со старого места. Но теперь те же пикировщики стали недалеко от нас пикировать на кухню. Раненный шофер вылетел на край дороги, а горящая машина загудела от пожара. А в этой машине, студебеккере, было несколько мешков сахарного песка, американских консервов, крупы, копченого мяса и все остальное. Но все же наш экипаж успел запастись 20-ю консервами, 2 вещмешками сахара, 10-ю булками хлеба.

Впереди нас от бомбы сгорел экипаж Николая Некрасова. А члены экипажа были ранены. От машины остались только железки в золе. Как только сердце успокоилось, Мингазеев начал смеяться: «Вот так, машины нет, фашисты смылись, а нам достались только два ведра сахара да чуть больше десятка американских консервов. Хлеба так достать и не удалось». Механик-водитель соседнего экипажа, хохол Шинпоренко успокоил: «Не волнуйтесь, у нас хлеба до Берлина хватит. Некрасов, дай им один мешок».

Солнце скрылось за Карпатами, но было еще светло, так как из-за горы солнце освещало небо алыми лучами. Воздух был свеж и спокоен.

Мы достали продукты, спасенные вчера из сгоревшей машины-кухни, и с удовольствием принялись за ужин. Шурыгин: «Товарищи, где сейчас немцы, мы не знаем, поэтому считайте, что мы держим круговую оборону. Сейчас мы с водителем поспим, а Мингазеев и Валеев будут в карауле. Пароль — „сокол“. На неверный пароль отвечать автоматной очередью или гранатой. Это не тыл, а фронт и засада».

Стемнело. Мингазеев внизу возле гусеницы на ящике, а я рядом с башней на крыле расположились. Мингазеев зевает, причитает, молитву, что ли, шепчет. «Тебе что, черт привиделся?» — спрашиваю. «Да нет. Спать страшно хочется, третья ночь же уже без сна». А мне не хотелось спать, даже когда лежал. Пожалел я товарища и сказал, чтобы он прямо на этих ящиках и поспал. А сам спустился и встал возле гусеницы.

Темнота — хоть глаз выколи! Со стороны городка только видны вспышки белых ракет, которые, медленно спускаясь, подолгу освещают пространство. Нет-нет да слышны отдельные автоматные очереди.

Сост.-комментатор — к. и. н. З. Р. Рахматуллина; перевод В. Ж. Тухватуллиной.

 Продолжение следует…