«Лишившись родины, я потерял самого себя»

И у меня был край родной

,Прекрасен он!

Там ель качалась надо мной…

Но то был сон!

Семья друзей жива была.

Со всех сторон

Звучали мне любви слова,

Но то был сон!

Это грустное и трогательное стихотворение написал Генрих Гейне, когда после событий европейской революции 1830-1831 годов вынужден был покинуть Германию – родину, разлука с которой вызывала в нем ностальгические чувства. Через пятнадцать лет эти стихи откликнутся в душе отправляющегося в ссылку поэта-революционера Алексея Плещеева и будут переведены им на русский язык.

Читатель, вероятно, прислушался к мелодике поэтических слов, мимо которых не прошел и молодой Рахманинов. Чистый, задумчивый образ природы в романсе «Сон» не случайно удался этому романтику. Рано очутившись вдали от родного дома, Сергей прошел нелегкий путь, полный жизненных испытаний, и смог прочувствовать и отразить в музыке все тонкости человеческих переживаний. Но тогда музыкант еще не знал, что пройдут годы, и он покинет родину навсегда. И этот чудный «сон» будет отзываться в сердце глубокой печалью и тревожить память об отчем крае, о суровой новгородской земле, ее колокольных звонах…

Там, в усадьбе Онег на берегу Волхов-реки, он родился 20 марта (1 апреля по новому стилю) 1873 года в семье Василия Аркадьевича Рахманинова, происходившего из дворян тамбовской губернии. Склонность к музыке была фамильной чертой, особенно ярко проявившейся у деда Аркадия Александровича, в прошлом ученика знаменитого пианиста и композитора Джона Фильда. Отец Сережи тоже любил музицировать за роялем и часто развлекал гостей, играя модные танцы и отрывки из опер.

Поэтому никого не удивило, что у Рахманинова-младшего рано обнаружился музыкальный талант. В 5 лет его начала обучать мать, Любовь Петровна Бутакова, несколько позднее наставницей мальчика стала Анна Дмитриевна Орнатская, по совету которой девятилетний музыкант поступил в Петербургскую консерваторию.

Василий Аркадьевич отличался беспечностью, гусарством и за 10 лет семейной жизни промотал четыре имения своей жены. Онег был пятым, последним.

Сереже было 7 лет, когда в семье произошла катастрофа: продажа Онега, уход отца, оставившего жену и детей без всяких средств к существованию. Теперь все заботы по воспитанию внука легли на плечи бабушки. Она часто брала его к себе в Новгород, следила и за учебой в консерватории. Но, к сожалению, в Петербурге одаренность юного музыканта осталась незамеченной. Для матери это было потрясением. В отчаянии она обратилась за советом к племяннику мужа, пианисту Александру Зилоти, только что вернувшемуся из Веймара, где он брал уроки исполнительского мастерства у Ференца Листа.

По рекомендации двоюродного брата Сережа переезжает в Москву, поступает в класс известного педагога Зверева, не имеющего равных себе в искусстве постановки руки и развития музыкального вкуса. Николай Зверев закладывал в своих учениках тот прочный «музыкальный фундамент, на котором уже нетрудно строить самое большое художественное здание».

Своих «зверят» Николай Сергеевич держал в строжайшей дисциплине и послушании. Все знали, что его класс был поистине школой трудового воспитания. Вряд ли еще кто-либо из многочисленных учеников Московской консерватории начинал заниматься до рассвета. Это было участью, пожалуй, одних только пансионеров Зверева.

…Шесть часов утра. В осеннюю, а тем более зимнюю пору – еще тьма-тьмущая. Пальцы послушно бегут по клавишам, но мысли начинают отставать, голова туманится, глаза слипаются. Кажется, и пальцы заехали не туда… И вдруг как с неба на Сережу падает громовой окрик: «Что ты играешь! Разве так можно ковырять на рояле!». Перед глазами мальчика, словно страшное привидение, вырастает грозная фигура учителя – и сна как не бывало…

О достоинствах Зверева-педагога свидетельствовал быстрый рост ученика. Через три года Рахманинов уже с блеском играл сложные сочинения, требующие разносторонне развитого пианизма. Николай Сергеевич учил и содержал своих талантливых питомцев совершенно безвозмездно. Летом он вывозил их на отдых в Крым, на Кавказ, а также много внимания уделял интеллектуальному воспитанию: посещению театров, музеев, фортепианных и симфонических концертов.

Сергею запомнилось, как по воскресным дням в дом учителя «заходили Чайковский, Танеев, Аренский, а также профессора университета, юристы, актеры, и время проходило в беседах и музицировании». Мальчики присутствовали на этих встречах и, по желанию Зверева, нередко играли при гостях, даже при Петре Чайковском и Антоне Рубинштейне.

Авторитетный Чайковский отметил особую одаренность Рахманинова, на переходном экзамене его на старшее отделение консерватории поставил «5+» и, подумав, еще с трех сторон окружил эту цифру крестами.

В 16 лет у Сергея проснулось желание сочинять музыку. Зверев, возлагавший особые надежды на пианистическое будущее любимого ученика, воспринял это как черную неблагодарность. За ежедневными занятиями он и не заметил, как его воспитанник вырос, стал творческой личностью. И теперь даже такая деспотическая рука, как у Зверева, не могла остановить «души высокое стремленье» начинающего композитора.

У учителя и ученика произошла серьезная размолвка. Рахманинов ушел из семейства «зверят» и поселился у своей тетушки Варвары Аркадьевны Сатиной.

Летом семнадцатилетнего юношу Сатины пригласили на отдых в Ивановку, имение в Тамбовской губернии, где «жизнь протекала между занятиями и приятным досугом». Но главенствовала все же музыка. Сергей занимался на рояле, сочинял. Своеобразным «эхом» ивановского лета, его первого юношеского увлечения стал романс «В молчаньи ночи тайной», посвященный Вере Скалон.

В это же время была написана большая часть Первого фортепианного концерта. Неслыханная мощь, экспрессия главной темы концерта в авторском исполнении буквально захватила слушателей. «Помню тот страстный, бурный … порыв, с которым после двух тактов оркестрового унисона, – пишет А. Оссовский, – Рахманинов яростно накинулся на клавиатуру рояля со стремительным потоком октав…».

В 19 лет Сергей окончил Московскую консерваторию по классу фортепиано и композиции, получив Большую золотой медаль. Дипломной работой была одноактная опера «Алеко» на сюжет поэмы Пушкина «Цыганы». В этот же период появились романсы: изысканный в своей «восточной» мелодике «Не пой, красавица, при мне», тонкий, поэтичный «Островок» и полный романтического порыва концертно-виртуозный «Весенние воды».

…После неудачного исполнения Первой симфонии и последовавшей за этим депрессии для молодого композитора много значила моральная поддержка друзей и близких. И в это трудное время как нельзя кстати ему был предложен пост второго дирижера в Частной опере известного мецената Саввы Мамонтова. Но вскоре Рахманинова увлекла творческая работа, к тому же намечалась поездка в Англию, и он ушел из театра.

В первый год нового столетия он создает свой Второй фортепианный концерт – произведение необычайной, удивительной красоты и потрясающей искренности. Суть этой музыки хорошо выразил Николай Метнер: «Тема его вдохновеннейшего концерта есть не только тема его жизни… С первого же колокольного удара чувствуешь, как во весь рост подымается Россия».

1902 год знаменует важное событие в личной жизни 29-летнего Рахманинова – он женился на своей двоюродной сестре, Наталье Сатиной, пианистке, недавно окончившей консерваторию. После свадебной поездки в Италию, Швейцарию, Германию конец лета молодожены провели в Ивановке. В эту счастливую пору Сергей Васильевич вновь обращается к своей вдохновенной музе и создает превосходные образцы романсной лирики: «Как мне больно», «Отрывок из Мюссе». В этот же «цикл» вошел и монолог на слова А. Апухтина «Судьба» с посвящением Федору Шаляпину, встреча с которым произошла в театре Мамонтова и положила начало их многолетней дружбе. Прозрачными акварельными красками светятся его «летние» вокальные миниатюры «Здесь хорошо» и благоухающая дивным ароматом «Сирень»… Та «Сирень», что позднее стала чуть ли не символом лирики композитора, отголоски которой рассеяны по страницам клавиров и партитур. Сколько уст повторяло заветные нежные слова:

В предчувствии приближающейся грозы первой мировой войны композитор работает над вокально-симфонической поэмой «Колокола». Войну 1914 года он воспринял как трагический факт собственной биографии. Его тревожила мысль, что в сложившейся обстановке музыкальная жизнь в стране будет нарушена, и его композиторская деятельность потеряет всякий смысл. Как раз в это время Рахманинов был приглашен на гастроли в Скандинавию. В конце 1917 года вместе с семьей он выехал в Швецию, надеясь, что разлука с родиной будет временной. Между тем расставание оказалось окончательным и стало трагедией композитора, осознававшего себя русским человеком.

Найти свое счастье в чужих краях ему было не суждено. Ни блистательные артистические успехи, ни материальное благополучие не могли заглушить боль разлуки с родиной. Все в прошлом… Лишь иногда почудится далекий колокольный звон новгородской земли и оживит в памяти детские годы…

В конце рождества Рахманиновы прибыли в Стокгольм. «Предпраздничная суета, веселье и шум, царившие кругом, только усилили их тоску и чувство одиночества. Горько и больно было Сергею Васильевичу. Он сидел в своем номере в гостинице, мрачный и задумчивый» (С. Сатина).

Начиналась его заокеанская жизнь. Здесь он выступал в качестве артиста-концертанта, исполняя русскую и зарубежную классику, а также свои сочинения. Получив ряд ангажементов от музыкальных кругов Нью-Йорка, Бостона и Цинциннати, русский пианист решил обосноваться в Америке, где с памятного вечера 8 декабря 1918 года и до самой кончины продолжались непрерывные гастроли странствующего виртуоза.

Он говорил врачам, советовавшим уменьшить количество выступлений: «Концерты – моя единственная радость. Если вы лишите меня их – я изведусь. Если я чувствую какую-нибудь боль, она прекращается, когда я играю. Нет, я не могу меньше играть… Лучше умереть на эстраде».

Уехав из России, Рахманинов надолго «потерял желание сочинять». Николай Метнер, будучи в Швейцарии, как-то осторожно спросил, почему же он не пишет музыку. «Как же сочинять, если нет мелодии? – в раздумье сказал Сергей Васильевич. – Если я давно уже не слышал, как шелестит рожь, как шумят березы…».

Долгие годы хранил он «безмолвие нетревожимых воспоминаний». И лишь через 9 лет молчания он вдруг вернулся к композиции, взявшись за Четвертый фортепианный концерт, начатый еще в Москве 15 лет назад. К тому же купленный в 1930 году участок швейцарской земли превратился в имение Сенар, напоминавшее родную Ивановку. Повеяло чем-то близким и знакомым – и вот уже появились такие крупные сочинения, как «Вариации на тему Корелли», «Рапсодия на тему Паганини». С особой силой зазвучал мотив тоски по России в «Симфонических танцах» и Третьей симфонии. Как примет их тот «край родной», к которому обращена исповедь утомленного сердца?..

Предательское нападение гитлеровской Германии на Советскую Россию мучило и угнетало Рахманинова. И он принял решение выступить в поддержку своей родины. 1 ноября 1941 года в самом большом концертном зале Нью-Йорка – Карнеги-холле – состоялось выступление первого пианиста мира. На программе концерта значилось, что весь вырученный сбор будет передан в помощь Красной Армии. К своему пожертвованию мистер Рахманинов приложил краткое письмо: «От одного из русских посильная помощь русскому народу в борьбе с врагом. Хочу верить, верю в полную победу!».

Родина с благодарностью приняла дар своего великого сына. Советские музыканты к его 70-летию прислали поздравление. В нем говорилось: «Мы приветствуем в Вашем лице композитора, которым гордится русская музыкальная культура». Но, к сожалению, услышать эти долгожданные слова Рахманинову не довелось. 28 марта 1943 года он скончался, не дожив трех дней до своего юбилея.

Закрылась партитура жизни гениального дирижера, пианиста, композитора, но осталась память. Остался живой голос его музыки, которая является нашим национальным достоянием. Так же, как и Пушкин, он мог сказать о себе: «О, нет! Недаром жизнь и лира мне были вверены судьбой!».